Версия для печати Вставить в блог

В XVI веке на месте невеликого по территории и сравнительно немноголюдного Московского княжества появилась огромная Россия, объединившая русские земли под властью одного центра. Москва примеряла венцы Второго Иерусалима и Третьего Рима. Для этого ей хватало материальной силы и, тем более, веры. Но не хватало элемента очень существенного и приобретаемого большим трудом, элемента, без которого русская столица не могла приобрести уважение в глазах греческой иерархии, весьма влиятельной на Православном Востоке.

Москве не хватало просвещения. Причем недостаток его виден был на разных уровнях. Порой в иереи шел полуграмотный человек, «едва бредущий» по Псалтыри. А порой русское духовенство сталкивалось с задачами, относящимися к богословию высшего уровня сложности. С особенным жаром дискуссии полыхнули в Европе под влиянием набирающего силу протестантизма — в середине XVI века. Одно дело — проклясть «прескверных лютор», воевать с ними, отрицать их, определять их чужесть интуитивно, и совсем другое — вести с ними полноценную полемику. Московское государство то и дело испытывалось на прочность мощными ударами извне, оно совсем недавно вышло из полосы затяжного междоусобья; ни сил, ни времени не было тогда, чтобы заняться просвещением. Но ко временам правления Ивана Грозного такая возможность появилась, да и сама эпоха, громко стуча в ворота, требовала повернуть государственную мощь и церковную мудрость к этой проблеме. Как русскому правительству, так и русскому духовенству насущно требовалась школа: и самое простое училище, и настоящая академия, сравнимая с европейскими университетами. Полтора столетия прошло под знаком великой жажды — жажды устроить собственную академию.

 

Русское просвещение, исключая лишь образование элементарного характера, фактически было создано государством и Церковью, было поднято ими из ничего до уровня, обеспечившего первичную необходимую базу дня эпохи петровских преобразований. Как светская, так и духовная власть в данном случае исходили из практических потребностей. Государству были насущно необходимы переводчики-полиглоты для дипломатической службы и перевода западной литературы разного профиля; не менее того требовались люди широко образованные, способные осваивать знания, принадлежащие широкому спектру прикладных специальностей: военному делу, чеканке монеты, фортификации, горному делу, всякого рода промышленному производству и т.д. Церковь же испытывала нужду в просвещенных деятелях, которые совладали бы с титаническим объемом работы по исправлению богослужебных книг, смогли бы переводить учительную литературу, вести обоснованную полемику с униатами, расколоучителями и еретиками, а также поддерживали бы своей ученостью растущий на Православном Востоке авторитет Московской патриархии.

 

В середине XVI столетия, при митрополите Макарии русские «книжники» — средневековые интеллектуалы — всерьез говорили о необходимости завести училища. И действительно, в Московском государстве рано появились «профессиональные» школы, готовившие специалистов для приказных учреждений. Это было нечто напоминающее современные техникумы. Талантливые русские дети обучались вместе с детьми московских иностранцев в школе Немецкой слободы. Однако сколько-нибудь серьезное образование там было невозможно получить. Русская литература была довольно бедна переводами сочинений, знакомство с которыми делало человека образованным по понятиям того времени.

 

Лишь знакомство с одним из универсальных языков науки и высокой культуры могло обеспечить необходимый объем знаний. К ним в XVI—XVIII столетиях относились греческий и латынь. Пока правительство и Церковь, радевшие об учреждении полноценных школ, не нашли учителей, знавших эти языки, дело просвещения стояло на месте.

 

В середине XVII века российское правительство упорно делало попытки обзавестись преподавателями-греками. Известно, что в 30-х — 70-х годах в столице несколько раз основывались школы, где обучали иностранным языкам — прежде всего, латыни и греческому, реже — польскому.

 

В XVII веке русская культура в целом и русское просвещение в частности прошли через полосу борьбы между «грекофилами» и «латинствующими», иначе говоря, — сторонниками ориентации на греческий язык и греческую православную культуру или же на латынь и культуру западноевропейскую.

 

Выбор языка обучения был исключительно важен. Греческий стоял ближе Византийской цивилизации и православию, а латынь приближала Россию к Европе. Образование в Московском государстве играло роль ступени в духовном просвещении личности, оно никогда не было простым актом получения информации. Церковь мощно влияла на все, что происходило в этой сфере. Соответственно, устройство греческих училищ было для нее приоритетным. В Москве с почетом принимают греков — выходцев с Афона, из Святой земли и т.п. Их всячески стараются склонить к работе учителей. Однако греки нередко либо страдают недостатком образованности — в их среде, существующей под пятой иноверных правителей, внутри иноверного общества, духовное просвещение находится в плачевном состоянии, — либо получили образование в училищах латинизированного типа. Это создавало серьезную проблему. В Москве, как писал протоиерей Георгий Флоровский, видели «беспокойную связь “греческого” и “латинского”» и не без оснований опасались ее. Кадровый резерв «латинствующих» был многочисленнее и сильнее по качеству: его пополняли выходцы из западнорусского ученого монашества, получавшего образование в школах латинского типа Киева, Полоцка, Вильно… На них смотрели с еще большим подозрением, однако по необходимости должны были пользоваться их услугами.

 

Крупнейшим представителем западной традиции просвещения в России XVII столетия был белорус Симеон Полоцкий (1629—1680) — поэт, публицист, воспитатель детей царя Алексея Михайловича. Самой видной фигурой грекофильского лагеря стал Евфимий, келарь кремлевского Чудова монастыря (? – 1705) — переводчик, публицист, справщик (редактор) Московского Печатного двора.

 

И греческие, и латинские школы создавались на средства государства и Церкви, финансировались различными государевыми приказами или патриаршей казной, но очень долго не могли приобрести должных масштабов, объединяя единицы, в лучшем случае десятки учеников. В числе подобных училищ: школа Арсения Грека, открывшаяся в 1649 году; школа Андреевского монастыря, получавшая деятельное вспомоществование от окольничего Ф.М.Ртищева (даты основания и закрытия неизвестны); школа Симеона Полоцкого в Заиконоспасском монастыре, существовавшая в 1664-1668 годах; школа патриарших певчих, обучавшихся у «мастера греческого » старца Мелетия; школа в кремлевском Чудовом монастыре, действовавшая в 60-х-начале 70-х годах XVII столетия; школа ученика Симеона Полоцкого — Сильвестра Медведева — в том же Заиконоспасском монастыре, начавшая свою деятельность в 1682 году; школа Иеремии, пономаря церкви Двенадцати апостолов на патриаршем дворе (середина 1680-х годах).

 

Все они являлись по представлениям XVII века чем-то большим, нежели средняя школа (если пользоваться современной терминологией), но меньшим, нежели высшее учебное заведение — академия или университет. Ныне историки педагогики нередко называют их «повышенными» школами. Многие из них были расположены примерно в одном месте Москвы, недалеко от Никольского крестца, недалеко от Казанского собора, если идти по Николькой улице от Кремля в сторону Лубянки.

 

 

Тут же, у Николького крестца, бойко шла книжная торговля. Ее особенно оживляла работа лавки Московского Печатного двора, торговавшей его изданиями. Первые печатные книги в московском государстве были выпущены в Москве, при Иване IV, скорее всего, в середине 50-х годов XVI столетия. Где находилась та древнейшая типография и кто был ее организатором, неизвестно. Однако некоторые книги, изданные ею, дошли до наших дней. В 1563 году первопечатник Иван Федоров (около 1510-1583), бывший дьякон кремлевской церкви Николы Гостунского, возглавил типографию, созданную по инициативе государя Ивана IV и митрополита Макария. Она вошла в историю под названием Московского Печатного двора. В 1564 году Федоров выпустил первую российскую печатную книгу, имевшую точное указание места и времени издания — «Апостол».

 

В 1566 году московские типографские мастера, видимо, по поручению правительства, переселились на территорию Речи Посполитой, чтобы нести просвещение многочисленным православным общинам. Существует гипотеза (не вполне доказанная), согласно которой Иван Федоров получил образование в Краковском университете, а значит, культура западнорусского (белорусского) православия была ему знакома. Его коллега по деятельности на Московском Печатном дворе Петр Тимофеев носил прозвище «Мстиславец» (год рождения неизвестен, умер, по всей видимости, в конце 1570-х годов, не ранее 1577 года) и, следовательно, скорее всего, происходил из белорусского города Мстиславля; он просто возвращался на родину. На землях Великого княжества Литовского два этих мастера выпустили множество новых книг, повсюду их работа отличалась выдающимся качеством, высоким уровнем художественного оформления.

 

Типографское дело с отъездом Федорова из России в стране отнюдь не пресеклось. Во второй половине 1570-х годов большая печатня работала в Александровской слободе. Затем царь Федор Иванович, в преддверии утверждения патриаршества, возобновил его в Москве. С 1589 года, когда вышла Триодь Постная московской печати, работа типографии в русской столице не прекращалась, разве только ненадолго прервалась в годы Смуты. На протяжении почти полутора столетий, со времен правления Ивана Грозного до Петровской эпохи, московские печатники выпустили многие сотни изданий. Среди них основную массу составляли церковные книги, но были также азбуки, пособия по военному искусству, исторические и полемические сочинения, а также «Соборное уложение».

 

В Смуту Печатный двор выезжал из Москвы, но затем около 1615 года возобновил работу в столице. Его каменные палаты располагались в Китай-городе, в районе современной Никольской улицы. Для управления им было организовано особое государственное учреждение — Приказ Книгопечатного дела. В середине XVII столетия заезжие иностранцы сравнивали Печатный двор с крупнейшими европейскими предприятиями. На закате правления Ивана Грозного и при его сыне Федоре Ивановиче главным мастером книгопечатного дела был Андроник Тимофеевич Невежа. При государе Василии Шуйском типографом работал выдающийся книжник, инженер и «литейных дел мастер» Анисим Радишевский. Во второй половине XVII столетия на Печатном дворе трудились два знаменитых книжника и просветителя: Епифаний Славинецкий и Евфимий Чудовский. Печатный двор на протяжении долгого времени был единственной крупной типографией России, и власти заботились о том, чтобы там работали самые образованные, самые просвещенные люди страны. Должность редактора на Печатном дворе (или «справщика», как тогда говорили) считалась весьма почетной.

 

С первых лет существования типографии в Китай-городе тамошние редакторы занимались книжной «справой». Для средневекового русского общества эта работа значила исключительно много. На протяжении многих веков, со времен крещения при Святом Владимире, Русь каждый день использовала богослужебные книги. Ими пользовались священники во всех храмах и монастырях — от богатейших столичных обителей до беломорских деревянных церковок, срубленных за один день. Для отправления разных треб, для ведения церковного служения каждый день, каждую неделю, каждый месяц требуется целый комплект книг: минеи, триоди, октоихи, часовники, сборники молитв, апостолы, псалтири и, конечно, большие напрестольные евангелия. Все они переводились на старославянский язык в разное время, и переводы вышли разного качества. Многие столетия их переписывали, делая ненамеренные ошибки и невежественные «добавки»; кроме того, сама богослужебная практика Православного Востока знала разночтения и вариации, далеко не все было строго унифицировано. До середины XV столетия на Руси об этом не особенно беспокоились: был бы поп грамотен, была бы церковь, велась бы служба, а в нюансы вникать могли немногие, да и те, кто мог, не выказывали особенного желания. Все изменилось во второй половине XV века. Пал главный оплот восточного христианства — Византия. Вместе с нею под пятой турецких султанов оказались православные славянские земли. А на месте деревянной лесной Руси, разрозненной и ведущей бесконечные междоусобные войны, появилась колоссальная политическая сила — единое Московское государство. Ему суждено было принять на себя тяжкую судьбу — стать цитаделью православия. Однако самое главное, то, что стояло в центре всей цивилизации — богослужение — продолжало страдать пестротой, изобиловало искажениями.

 

 

Введение книгопечатания означало унификацию богослужебной практики в России. Справщики просматривали богослужебные книги, сопоставляли их с греческими, южнославянскими и старинными русскими образцами, ликвидировали ошибки, насколько хватало их знаний, и публиковали итоговое издание по благословению митрополита (затем патриарха) и указу царя. Рукописные книги, непроверенные и не имеющие благословения со стороны высшей церковной власти в стране резко теряли ценность. И, наверное, постепенно, за столетие-другое справа привела бы к желанному результату, если бы этой огромной работе не мешало несколько обстоятельств.

 

Во-первых, некоторые правки образованных и умных редакторов оспаривались, поскольку многим казалось, что они «рушат старину». А пользование греческими и иными нерусскими образцами не всеми воспринималось как благо: население Московского государства чувствовало себя обособленным от всего прочего мира, как и население любой другой цивилизации, это вполне нормально; однако оно не доверяло и православным иерархам-грекам, болгарам, сербам, что сыграло отрицательную роль. Ведь все эти народы были порабощены и утратили политическую свободу. А по логике религиозного сознания тех времен, это, с одной стороны, могло означать кару Господню за грехи, и, с другой стороны, подвергало их соблазну магометанства... И случалось так, что спорные моменты исправляли в книгах, а потом возвращали старую версию, поскольку новая после очередной экспертизы представлялась старомосковским книжникам неверной. Во-вторых, в 50-х годах XVII столетия, в патриаршество Никона (1652—1658 годы) было сделано сразу несколько значительных исправлений, которые и стали одной из главных причин церковного раскола. Таким образом, книжная справа — дело, казалось бы, сугубо мирное — вызвала острый общественный конфликт.

 

В данном случае важно прежде всего то, что Печатный двор играл роль крупнейшего культурного центра Москвы. Там работали ученые люди, там постепенно создавалось крупное книжное собрание. Именно здесь было создано первое собственно-русское православное учреждение, связанное с просвещением. И в дальнейшем ему суждено было стать плацдармом для русского, самостоятельного, не-заемного направления просветительских усилий

 

Неслучайно первым удачным опытом создания училища повышенного типа стала школа иеромонаха Тимофея, учрежденная на Московском Печатном дворе в Китай-городе. Личность иеромонаха Тимофея изучена отечественными историками очень и очень недостаточно: в его биографии обнаруживается больше загадок и умолчаний, нежели точно установленных фактов. Между тем судьба этого старомосковского просветителя представляет немалую ценность истории русской культуры уже хотя бы потому, что он первым среди всех русских ученых мужей назван был в источниках «ректором»

 

Впервые имя Тимофея всплывает в связи с секретной миссией чудовского келаря Саввы, отправленной в 1666 году к православным греческим иерархам для окончательного решения вопроса о Московском патриаршем престоле, оставленном Никоном за семь с половиной лет до того. Необходимо было также добиваться присылки в Москву опытного греческого учителя (чего сделать не удалось) и решить ряд чисто разведывательных задач, изложенных в дошедшей до наших дней инструкции. Тимофей остался на турецкой территории и выполнял разведывательную службу в течение долгих 14 лет. Он побывал в Палестине и на Афоне, работал некоторое время помощником толмача турецкого султана, затем поселился у Иерусалимского патриарха Досифея. В конце 1670-х годах его обучал в Константинополе известный греческий дидаскал Севаст Каминитис. Когда к туркам прибывали русские послы, Тимофей тайно связывался с ними и делился собранными сведениями. В 1679 году через посла Василия Даудова он передал совет немедленно начать наступление на Азов и Крым. Но в конце концов тяжкая и полная риска жизнь на чужбине стала ему невмоготу, и в начале 1681 года иеромонах Тимофей возвратился в российские пределы.

 

В странствиях своих по Православному Востоку Тимофей набрался знаний и «навыче греческого языка». Прибыв в Москву, он представлен был царю Федору Алексеевичу и поведал о плачевном состоянии свободных греческих наук... терпящих порабощение от тиранской руки трок. На общем совете царя и патриарха Иоакима было принято решение «тамо умоляемое учение зде садити», т.е. учредить в Москве греческую школу, Тимофея же назначить се ректором. Более достойного кандидата отыскать было трудно: познания Тимофея, быть может, не столь блестящие, все же считались солидными и сомнений не вызывали. Преданность же его Православной церкви и правящей династии Романовых были проверены как нельзя лучше.

Тимофеевское училище было открыто в апреле - начале мая 1681-го на Московском Печатном дворе в старом помещении типографской библиотеки. Через два с половиной года оно перебралось в специально для этой цели перестроенные палаты на том же Печатном дворе, рядом с двором князя И.А Воротынского. Поначалу в школе было всего тридцать учеников, но их количество быстро росло. К лету 1683-го число учащихся достигло 60 человек, осенью 1685 гда - двух сотен, а в следующем году составило наивысшую зафиксированную источниками цифру: 233 человека. Подобных масштабов отечественное просвещение еще не знало, Среди воспитанников Тимофея были патриаршие певчие, приказные подьячие, люди «всякого чина», в том числе «малые робята сироты» и московские греки. Ученики разделены были на два отделения, которые условно можно именовать «славянским» и «греческим».

 

В годы расцвета школы более крупное «славянское» отделение объединяло 150-170 человек. Их обучали грамоте и письму. Но лучшие ученики иеромонаха Тимофея вышли из небольшого греческого отделения (в разные годы от 10 до 70 человек). Там учились лишь самые способные, и именно они получали образование на уровне повышенной школы. В программу преподавания «греческого» отделения входили помимо умения говорить, читать и писать по-гречески и по-русски грамматика, диалектика и риторика, причем к последней были добавлены занятия географией, в качестве отделы той дисциплины. Весьма вероятно, что в число предметов обучения вошла и пиитика.

 

Специально для училища была сформирована библиотека, включавшая русские и греческие книги по истории, философии, географии, медицине, астрономии, риторике и богословию, а также словари. Ученики Типографской школы мели возможность ознакомиться с сочинениями Аристотеля, Платона, Гиппократа, Эсхила, Софокла, Пифагора, Дионисия Галикарнасского и Диодора Сицилийского. По неполным данным сохранившихся приказных документов, школьную библиотеку составляло 500-600 томов книг в большинстве своем греческих. Таким образом, книжное собрание Типографского училища определенно входило в число крупнейших библиотек всего Московского государства.

 

Учащимся каждые четыре месяца выплачивалась «стипендия, на которую они могли существовать вполне безбедно, выдавались деньги на одежду и обувь, подарки. Из средств Приказа Книгопечатного дела и патриаршей казны получали жалование учителя: сам ректор, московский грек Мануил Григорьев Миндилинский, свято-афонский иеромонах Иоаким, известный старомосковский книжник Карион Истомин. Бумага, свечи, чернила, книги и мебель -- все это также приобреталось для школы государством и Церковью. Соответственно, из стен училища выходили служащие Московского Печатного двора, патриаршие певчие и специалисты, занимавшие различные должности в патриаршей администрации.

В годы своего ректорства иеромонах Тимофей пользовался благорасположением патриарха Иоакима. Он попал в число патриарших крестовых священников и жил в келье в доме святейшего патриарха. В октябре 1681 года Тимофею было дано «на платье» 20 рублей серебром (4-5 его месячных складов); в ноябре того же года в кельи самого патриарха и Тимофея был куплен «на завес» один и тот же материал, «крашенин лазоревый», более не доставшийся никому из должностных лиц патриаршего двора. Из постоянного роста числа учащихся явствует, что эти почести оказывались Тимофею не зря: под его руководством школа завоевала у москвичей немалый авторитет.

 

Правительство решило создать из нескольких школ единый учебный центр более высокого уровня. Идея открыть собственный, русский университет обсуждалась давно. В марте 1685 года в Москву прибыли ученые греки братья Иоанникий и Софроний Лихуды, открывшие при поддержке правительства еще одну школу - в Богоявленском монастыре. Им были отданы 7 лучших учеников Типографской школы. Затем эти два учебных заведения были слиты воедино: зимой 1687--1688 года Тимофеевское училище прекратило существование, а его воспитанники продолжали обучение у Лихудов. К учебному заведению Лихудов добавились также те, кто получал образование в Медведевской школе при Заиконоспасском монастыре. Да и сами Лихуды со своими учениками переместились в эту обитель, располагавшую значительным книжным собранием.

 

Итак, в 1687 году произошло объединение нескольких школ. Из них возникла знаменитая Славяно-Греко-Латинская академия. Иеромонах же Тимофей принял почетную должность справщика  на Печатном дворе, в которой и пробыл до самою конца своей жизни 2 апреля 1698 года.

 

В Славяно-греко-латинской академии обучались главным образом лица духовного звания и их дети. Уровень образования, которое давала Академия, был весьма высоким для XVII века. Она прошла через века, меняя названия и местоположение. Множество блестящих ученых, деятелей культуры и высших лиц нашей Церкви обучались там. Впоследствии ее перевели в Троице-Сергиеву обитель. На сегодняшний день Славяно-Греко-Латинская академия носит название Московской Духовной академии и представляет собой крупнейший церковный вуз России. В зданиях Заиконоспасского монастыря в 1992 году возник Российский Православный богословский университет св. апостола Иоанна Богослова.

 

До Петра I, до обвальной вестернизации России, страна сумела великими трудами создать собственную Академию, сделать шаги по собственному, самостоятельно проторенному пути просвещения.

И всё это оказалось на задворках нашей цивилизации в результате поспешных преобразований Петра…