Егор Холмогоров: Дорогой пророк

Пророки делятся на дорогих и дешевых. Дешевые пророки предсказывают наступление новых эпох, оперируют тысячелетиями, видят общие контуры отдаленного Будущего. Дорогие пророки могут здесь и сейчас какая погода будет завтра, кто победит в битве и у кого за пазухой кинжал. Александр Солженицын был очень дорогим пророком, иногда в шутку притворявшимся дешевым. Эта игра, впрочем, никогда не заходила настолько далеко, чтобы игра в призвание заслонила бы весьма успешное предприятие.

Выдающимся талантом Солженицына было умение увидеть доминирующую в русском обществе тенденцию и поддержать её со всей возможной энергией, со всем возможным литературным мастерством и учительным пафосом. Если можно – возглавить её и предстать её отцом. В 1960-е Солженицын возглавил подобным образом антисталинистскую, «лагерную» литературу, затем — напористый системный антикоммунизм. В 1970-е резче чем кто-либо из представителей русской интеллигенции обозначил её одновременно националистический и «неоконский» поворот (причем в последнем случае он оказался своеобразным пророком решительного рейганизма еще и для Запада». В 1991 Солженицын начал «обустраивать Россию» без СССР. А затем если и не оказался во главе, то хотя бы честно стремился к месту лидера национальной оппозиции ельцинизму, ведущему Россию к обвалу… А поскольку одним изх лейтмотивов этого обвала был еврейский вопрос, то Солженицын выпускает «Двести лет вместе» — пользуясь уже признанным правом пророка говорить о том, за что любого другого затравят.

В 2000-ные Солженицын пожалуй впервые перестал быть в оппозиции — путинская Россия оказалась если не реализацией его мечтаний, то, по крайней мере строем от которого было не стыдно принимать награды и который было нестыдно сдержано одобрить в телеинтервью. Да и для самого «режима» Солженицын оказался почти идеальной фигурой — западник рассорившийся с Западом и отвернувшийся от него, патриот и при этом лютый антикоммунист, сторонник одновременно и расплывчатой демократии и сильной руки, автор формулы о «сбережении народа»… Солженицын всем годился в пророки новой эры – кроме одного, его «власовщины», его отношения к Победе, каковое резко выбрасывало его из общенационального консенсуса.

Впрочем, Солженицын никогда и не стремился в этот консенсус влиться. Напротив, он словно нарочно придумывал новые скандальные линии разделения между собой и остальными. В этом тоже было хитроумие дорогого пророка — не стать заложником одной лишь общественной тенденции, не оказаться в ней вождем, который будет никому не нужен как только сменится эпоха. Тактика эта была весьма мудрой. Солженицын «ГУЛАГ-а» торжествовал в подпольном сознании в 1970-е и в публичном в 1990-е, но сегодня он был бы похоронен. Зато Солженицын критик Запада, идеолог некоммунистической державы, торжествует сегодня и будет, если я как дешевый пророк не ошибаюсь, в ближайшее время торжествовать еще больше.

Теперь, когда титан умер, вполне уместной окажется его политическая канонизация, которая вынесет за скобки все неудобное (то есть власовщину, бесконечную ложь и подчистки в «ГУЛАГ-е» и не меньшие искажения в «Красном Колесе», апологию предательства в «Круге первом»), и оставит то, что будет нужно — сбережение народа и державность, земство и любовь к русскому языку. Будет даже осознано то, что «диссидент» Солженицын, даже будучи диссидентом оставался частью, советской «идеологической номенклатуры» и не так, так иначе все время работал на державу.

Вопрос, собственно, лишь в том, сохранится ли при этой канонизации Солженицын как писатель и если да, то в каком объеме. Нет, наверное, ничего более опасного для репутации Солженицына у молодого поколения, чем знакомство с его произведениями, тягучими, колеблющимися между желчным пафосом и грубовато выделанным ядом. Школьник и студент над страницами этих книг попросту «умирают» (чего все-таки не происходит ни с Достоевским, ни с Толстым, ни хотя бы с Толстым-2, а является уделом лишь Чернышевского и Салтыкова-Щедрина, рядом с которыми писателю Солженицыну, боюсь и уготовано место в колумбарии русской литературы).

Но вот кто должен обязательно восторжествовать в посмертном образе Солженицына — это пророк обращения к красоте, гибкости и выразительности русского языка. Пророк «языкового расширения», которое сегодня для нас не менее важно, чем сбережение народа. Русский язык является одним из наших недооцененных активов. Упрятанный справочниками по грамматике и тестами ЕГЭ в одномерную правильность он не использует и десятой части своих словообразовательных, словосочетательных и словорасстоновочных возможностей, предоставляемых необычайной гибкостью его флексий. Незаполненные девять десятых заполняются всевозможным мусором из манагеров, падонкафф и чиста канкретной братвы. Язык люмпенизируется, глобализуется и уголовнеет.

И значение Солженицына в противостоянии этому процессу трудно переоценить. Пусть даже «Словарь языкового расширения» был, в значительной степени конспектом Даля. Но способность самого Солженицына играть словами легитимизировала великий, могучий и свободный русский язык в его сопротивлении всевозможным жаргонам. Языковая контрреформация в русском языке — это, пожалуй, последнее и самое важное из пророчеств оставленных Солженицыным нашей эпохе.